Текст:Дмитрий Ульянов:Олигархи с большой дороги
История текста[править | править код]
Опубликовано на "Преемниках.ру" 26 ноября 2007 года.
ОЛИГАРХИ С БОЛЬШОЙ ДОРОГИ[править | править код]
Разговор о преступности существующего политического режима давно перешел в разряд банальностей. Тем временем, за прошедшие годы обсуждения данного вопроса никто так толком и не смог доказать, из-за чего именно сложившаяся политическая система является преступной.
Проблема незавершенности данной дискуссии заключается в том, что у спорщиков так и не сложилось никакого консенсуса касаемо того, что является преступлением и кто является преступником. Тем временем, существует совершенно четко закрепленное в существующем законодательстве «священное право грабежа».
Все очень быстро привыкли к восстановленному после развала СССР праву частной собственности, так быстро, что даже не умудрились толком проанализировать ту его версию, которую нам предоставил законодатель. По традиции еще со времен римского частного права, ставшего для современной правовой системы классическим, право частной собственности строится на правах владения, то есть непосредственного обладания объектом, пользования, то есть возможности применять функции и качества объекта, и распоряжения, а именно права сделать с самим объектом, что душе угодно.
В чем тут хитрость? Для римского права само право частной собственности было большим, чем сумма владения, пользования и распоряжения. На частной собственности владельца фиксировалось некое, необязательно физически наблюдаемое «тавро», указывающее на его принадлежность к конкретному правообладателю. Как это реализовывалось на практике?
Вот едет, допустим, крестьянин на телеге, везет домой провизию. Лошади и сама телега находятся в его частной собственности и, безусловно, он ими и владеет, и пользуется, и распоряжается. Тут из-за кустов выбегает некий грабитель с большой дубинкой и огревает дубинкой вышеупомянутого крестьянина. Вестимо, крестьянин своей собственностью уже не распоряжается, хотя, находясь на еще едущей телеге, ей владеет и пользуется. Дальше грабитель останавливает телегу, прекращая право использования, и стаскивает обмякшего крестьянина на дорогу. Все, фактически можно наблюдать, что прав ни на владение, ни на пользование, ни на распоряжение у последнего уже нет. А как быть с собственно правом частной собственности – а вот оно никуда не делось, хотя, казалось бы, все его «составляющие» исчезли. В чем же выражается сохранение этого права? Наш бедный ограбленный очухался и направился на близлежащий рынок, справедливо полагая, что именно там он и найдет украденную у него телегу. Это действительно так, почти у самого входа, в автосалоне подержанных средств передвижения античного мира он опознает свою телегу с лошадьми. Вспомнив какие-то мелочи, типа родимого пятна под ухом, лишнего крепления и тому подобного, он утверждает свое право частной собственности, и судебным или мировым порядком восстанавливает свое право в полной мере. На чем покоится такой подход к действительности – все довольно банально, на священности и незаменимости права частной собственности, которая вообще структурирует существующий порядок.
Что же происходит в аналогичном случае у нас. Опуская ситуацию с непосредственно захватом чужого имущества (пусть будет не телега, а собственно автомобиль, чтобы быть поближе к реалиям), перейдем к возвращению побитого, но пришедшего в чувство незадачливого водителя и оказавшегося перед ярмаркой подержанных автомобилей, среди которых он безошибочно находит свой драндулет. Вот тут-то и всплывают хитрости законодателей родной России, сделавших право частной собственности в нашей стране, в отличие от Древнего Рима, полностью сводимым и заключенным исключительно в пресловутых владении, пользовании и распоряжении.
Дело в том, что истребовать принадлежавшее имущество оказывается невозможным, если только продавец не является непосредственным грабителем. С добросовестного покупателя все взятки оказываются гладки. Что же легитимирует правовая система подобным образом? Строго говоря, она признает за грабителем право частной собственности. Поскольку только собственник или его законный представитель может осуществлять право распоряжения, то логически завершенная структура римского частного права признает любую сделку грабителя со сколь угодно добросовестным покупателем незаконной. Покупатель награбленного, безусловно, не виноват, но оставить ему частную собственность другого человека – значит юридически признать право грабителя на распоряжение чужой частной собственностью.
Почему именно так рассуждали римские юристы? Очевидно, что страдать должен грабитель, а не ограбленный и не тот человек, который случайно купил ворованную вещь. Тем не менее, ясно, что не всегда грабитель может быть найден и установлен сразу, а равно не сразу с него может быть взыскано за причиненный им вред. На время «установления справедливости» кому-то придется страдать вместо грабителя. Почему это должен быть невинный покупатель незаконно полученной вещи? Обоснований этого римские юристы выдвинули несколько: во-первых, изначально потерпевший уже пострадал и заставлять его страдать в дальнейшем слишком несправедливо, во-вторых, добросовестность покупателя требует дополнительной проверки, так как он может быть и сообщником грабителя, и в-третьих, как уже было упомянуто выше, нельзя признавать легитимность не только действий нарушителя священного права, но и отчуждаемость этого права незаконным путем даже в косвенной форме.
Все эти три довода юристов Древнего Рима, соблюдаемые в нынешнем континентальном праве, были отвергнуты нашим законодателем. Грабитель же, совершающий общественно опасное деяние был не только признан в своем праве грабить, но и легитимирован как частный собственник награбленного, ведь он действительно и владеет, и пользуется, и распоряжается полученным преступным путем. С позволения читателя я оставлю за собой право не прибегать к политическим рассуждениям на тему того, зачем право частной собственности были принято в современной России именно в такой форме. Подобная позиция связана с нежеланием как повторять уже итак неоднократно проговоренное многими авторами, так и приспособлять чистую правовую позицию к лозунгам какой-либо существующей ныне в России политической силы.
Однако анализ был не окончен и не справедлив без одной важной детали. Учитывая в рамках данной системы мнение классиков частного права, я бы все же не хотел бы с ними окончательно соглашаться. Желание возложить страдания на невиновного, пусть даже временно и вынужденно, заставить отвечать за несовершенные им деяния, не находит у меня оправдания и понимания. Частная собственность загоняет людей в рамки выбора между двумя зол, каждое из которых кроет за собой внутреннюю гниль, несмотря на внешнее благородство одежд, в которые их готовы нарядить ревностные служители. Те люди, которые полагают, что за идеей уничтожения частной собственности стоит только максимализм и вульгарное отношение к действительности, мягко говоря, ошибаются. Пострадавший не должен страдать, но не должен и страдать невинный лишь потому, что не он оказался частным собственником. Быть может, многие назовут такую позицию утопичной, но лучше быть благородным приверженцем утопии, чем любоваться неприглядной действительностью.